Стратегия: Русский Союз - Страница 55

Вертибутылкин пришёл через год. Год трубы считал!

Заходит ко мне в кабинет, смиренный такой, иголки обломаны, глаза грустные.

— Начальник, прими на работу, а…

— Сколько труб в штабеле, Сява?

— Не успел я тогда… Дружок подкатил, говорит, что ты тут паришься, перестройка-хренойка, частная собственность, перспективы, а тут из тебя сатрапы масло жмут… Ну, мы вмазали по файфоку белинского, я за ним и пошёл.

— За перспективами?

Принял, кстати.

Когда я гляжу на президентшу франков, мне вспоминаются слова из песни Олега Митяева: "И женщина французская, серьезна и мила, спешит сквозь утро тусклое, должно быть, проспала". Со времени моего последнего визита сюда малышка Сильва Каз похудела ещё больше, дальше уже нельзя, дальше начинаются вообще сухостойные ведьмы. Знаменитой серой водолазки, стопятьсот раз перетёртой на ниточки в женских и мужских сплетнях, уже нет, но одежда всё та же — неброский casual, но не английский, спаси боже. Умные внимательные глаза выглядят устало, явно недосыпает баба. Не отдыхает совсем. И постоянного мужика поди нет. Тяжело в этом мире женщине, тем более, женщине во власти.

Любой Президент, уже в силу своей должности, априори одинок, даже если у него сорок друзей. Если же у тебя нет второй половинки, то вообще завал, спасение лишь в шизофрении, всё не одному париться.

Справа от неё за столом совещательной комнаты сидит вальяжная сеструха, Лилиан Легург, управхоз, так сказать — на лице ни тени усталости, вся здоровьем пышет (когда-то в ходу было хорошее такое слово "дородная"), да и одета она поярче. Зашибись они с мужем устроились, калорийно и никакой прямой ответственности, всё на Сильве. Муж Лилиан, обманчиво туповатого вида мужичок — Арно Легург, капитан национальной гвардии, окопался на стуле рядом с пышной супругой.

Вот и вся верхушка анклава.

Кроме них, со стороны французов в зале присутствует две симпатичные секретарши, два резвых паренька "подай-принеси" типа посыльных и "серая мышка" Стефания, молоденькая сметливая переводчица. Периодически нам разносят на подносах чай и кофе, печеньки-булочки, а чаще разные вновь распечатанные исправленные и дополненные по только что принятым решениям бумаги.

Лекург тут единственный, кто регулярно выбегает за дверь, главгвардеец серьёзно озабочен режимом повышенной безопасности, непривычной суетой вокруг посторонних лиц, да не просто посторонних, а вооружено-крепких. Пытается что-то и кого-то отследить, засечь возможные эволюции возможных же диверсантов, прикинуть вероятности, вникнуть в оперативные доклады служб. Возвращаясь за широкий стол, он каждый раз выглядит всё более унылым. Я не виноват, не знаю, что ему там такое докладывают.

С моего места в окно виден почти весь анклав.

Ах, Париж, Париж…

Мы в России чаще говорим "Нотр-Дам", вспоминая собственно приметный французский Форт и апеллируя к нему, посёлок же за крепостью — это и есть собственно Париж, удивительно, но он в тени.

Вот так, братцы, у нас Посад, у них Париж. Строчка из того же Митяева "Неровность вычурная крыш течет за горизонт" к нему не совсем подходит, крыш в Новом Париже немного, хотя и отстроились они тут за время пребывания на Платформе, и за горизонт текут не крыши, а бесконечные делянки полей.

Париж неоднороден, ближе к Форту стоит шикарный major city, тут живут избранные, домики заметно нарядней. Настоящая жизнь — дальше, раскидана по долине гроздями домов, у каждого такого анклавчика свои специализации, свои ремесленные предпочтения. У нас в Посаде ничего подобного не наблюдается, все одинаковы по уровню комфорта. Правда, сам Посад несомненно, столичен, с точки зрения жителей посёлков.

Сельское хозяйство здесь крепкое, Париж вообще "чисто аграрен" на первый взгляд, и это ошибка, вся Франция именно "ремесленна" — вот так будет правильней.

Холмы левого края долины — это сплошные чайные террасы, резные, ровные. Чай на выходе получают чёрный, очень хороший, такого нет ни у нас, ни у египтян — входной подарок Смотрящих, как масличные деревья у берлинцев. У подножья холмов, там, где террасы заканчиваются, начинаются гигантские теплицы плодоовощной продукции, различных гибридов высокой урожайности, тоже "вброшены свыше", рубленные, ухоженные, с прозрачной крышей под полиэтиленом, на кровле много красных кирпичных труб угольных печей. Этот объект первым бросается в глаза, уж очень он необычен.

Аккуратные цветные домики с частными хозяйствами, разбросанные по всему полю закрытой от всех ветров долины среди виноградников и садовых деревьев, тоже ничего, но второй необычный объект…

— Алексей Александрович, прошу вас.

Неля подкладывает очередные документы. На подпись.

Я очнулся, перевёл взгляд на партнёров — все французы целятся на меня, дружелюбными такими политическими взглядами и улыбками. Собственно, контракт и относится к Заметному Объекту N2, во всяком случае, я его так определяю.

Это мельница. Ветряная.

Слушайте, ну, это же обалдеть можно, какая красота!

Мечта Дон-Кихота, воплощение средневековой устойчивости территории.

Мельница у франков деревянная, огромная, но какая-то очень уютная — и ведь работает, крутится! Правда, стоит она наверху, не на самой вершине, но поставлена так, чтобы могла ловить широкими дощатыми крыльями спокойный ветерок, пролетающий над долиной. Говорят, что где-то неподалёку есть ещё и вторая, надеюсь увидеть и её, после подписания всех итоговых бумаг мы поедем с экскурсией. Я быстро подмахнул контракт на мельницы — дайте две, мне столько и надо. Для начала. Семейство умелых франков поедет к нам, берутся строить, мельницы встанут в Заостровской, там весь наш зернокомплекс, новое хранилище, парк техники.